Должны ли быть табуированные темы в журналистике?

Должны ли быть табуированные темы в журналистике? Как рассказывать о событиях с участием нацистов, сексистов или представителей ЛГБТ, чтобы СМИ не обвинили в пропаганде нацизма, сексизма или ЛГБТ? И о какой объективности вообще может идти речь, если всегда есть риск «оскорбить» чьи-то чувства или выразить «неуважение к власти»? Об этом и многом другом корреспондент ТВ2 Лариса Муравьева поговорила с Надеждой Ажгихиной — вице-президентом Европейской федерации журналистов (2013-2019), директором ПЕН-Москва и вдовой блестящего журналиста-расследователя Юрия Щекочихина (погиб при странных обстоятельствах в 2003 году). Интервью было записано в Летней Медиашколе в Салониках, где Надежда читала лекцию об этических стандартах журналистов.

– Меняются ли сегодня представления о журналистской этике? Вроде бы задача журналиста – рассказывать о том, что происходит, называть вещи своими именами. Но в последнее время над СМИ довлеет диктат политкорректности, который сужает рамки свободного высказывания. Постоянно боишься кого-то обидеть. Оскорбить какую-то группу людей. Что делать СМИ в такой ситуации?

– Профессиональная этика — это живая сфера, это, по сути, постоянная дискуссия о нормах и их границах. Она напрямую связана как с состоянием журналистики, так и с настроениями общества в целом.

Несколько лет назад на «Эхе Москвы» состоялся большой диспут, в нем участвовали журналисты и редакторы самых разных СМИ. Обсуждали, стоит ли упоминать этническую принадлежность преступника, когда речь идет о криминале. К единому мнению не пришли. Некоторые участники настаивали на том, что у преступления не может быть национальности — какая разница, кто кого убил и кто кого обидел?

Но тут возникает вопрос о языке — как рассказать об этом. Конечно, надо указывать все детали, которые имеют отношение к делу. Не помешает в спорных случаях посоветоваться с коллегами, с экспертами — с теми, кого считаешь моральным авторитетом. Для меня это мои учителя (те, кто живы), мне повезло с ними.

В Италии в конце июля поклонники Муссолини праздновали его день рождения — как у нас некоторые отмечают день рождения Сталина. В Италии, как и в Германии, нельзя отмечать дни рождения нацистских преступников. Но RAI — крупнейшая и влиятельнейшая телекомпания — в одном из выпусков выдала репортаж с этого празднования и представила сбор нацистов как рядовое событие. Журналист посчитал, что, поскольку нацистов в Италии становится все больше, на это нельзя закрывать глаза, но подача материала была такой, как если бы он делал сюжет о дне рождения Джанни Родари. И это вызвало у его коллег с RAI и из национальной федерации журналистов возмущение. Они горячо обсуждали этот случай. И вечером того же дня в аналитической программе другой журналист — более опытный и влиятельный — сказал:

Рассказать об этом надо было, конечно, но совсем в другой форме. А замалчивать ничего, как мне кажется, журналисты не могут. Мы уже жили в стране, где очень многое замалчивали. Надо найти правильные слова. Сейчас Международная федерация журналистов принимает новую этическую хартию — там больше половины пунктов посвящены разным формам проверки материала и невозможности публикации текста, в котором ты не уверен или который может кого-то задеть.

Еще более важный (и для нас тоже) пункт в Международной этической хартии, он содержался и в предыдущих кодексах — о том, что профессиональные этические ценности, служение аудитории приоритетно. Никакие в принципе интересы государственных органов, правительств, политиков, партий и бизнеса не могут иметь для журналиста приоритета! Это, конечно, идеал.

А еще есть позиция европейской федерации журналистов — распространить существующие этические стандарты журналистики на интернет. И тогда там тоже будет журналистика. И будет меньше неполиткорректных высказываний.

– А где грань между политкорректностью и цензурой? Вот в Новосибирске «Тангейзер» закрыли как оскорбляющий чувства верующих…

– Здесь не про политкорректность, здесь про законы о святотатстве (богохульстве, кощунстве и т. д.). Которые вообще не должны существовать в цивилизованном мире. Кстати, единственная страна в мире, где можно говорить о «праве на святотатство», это Франция. Там право смеяться над церковью люди получили еще во времена Великой французской революции.

С их точки зрения, ничего дурного журналисты не совершают, напротив, они развивают национальную традицию сатиры. Для них ничего святого нет, и это нормально. Журналисты — специалисты по этике — много об этом спорят: должны ли они были публиковать карикатуры, за которые потом расстреляли редакцию? Я разговаривала с редактором «Шарли», который выжил, он говорил, что им сложно, у них мало денег, они все под охраной, но продолжают работать, потому что так они сохраняют французскую культуру. И они стали жертвами не своей «неполиткорректности», а чужих представлений о цензуре и человеконенавистничества.

– Почему вообще оскорбленных стало так много?

– Потому что этими законами «об оскорблении…» злоупотребляют. Эти законы не защищают тех, кто действительно от чего-то пострадал — они, как правило, служат средством манипуляции, политического подавления, цензуры и злоупотребления со стороны самых неожиданных людей. Чаще всего «оскорбленные» — это несчастные, неудовлетворенные жизнью люди, которых используют, к сожалению, некоторые политические и церковные деятели, преследующие цели, далекие от поддержки истинной веры и сострадания, которое лежит в основе всех крупнейших конфессий. Предложить оступившемуся или неверующему возможность поверить, узнать, протянуть ему руку. Так делают, я знаю, многие религиозные деятели в России и в других странах, представители всех конфессий.

Это такой постыдный момент в нашей медийной реальности. Я надеюсь, что он исчезнет вместе со многими глупыми, непродуманными законами и регулирующими правилами. Это, кстати, сделать проще, чем изменить психологию людей. Но она тоже поддается воздействию — в честном разговоре. Вот люди знают ТВ2, читают — люди вам верят. И важно людям объяснять какие-то вещи, вместе с ними пытаться что-то менять. Гласность — это тоже сила.

– Цифровая эпоха дает людям множество возможностей — в принципе, любой человек сегодня может стать медиа. И люди такой возможностью пользуются — появились блогеры-миллионники. Каковы перспективы в этой ситуации у профессиональных журналистов и обычных СМИ?

– Перспективы, я считаю, самые лучшие. Когда интернет только начинался, я помню, что была эйфория — мы верили, что это будет самым демократичным способом коммуникации. Все обретут голос, никто не будет никого контролировать, не будет зла и агрессии. Получилось совершенно наоборот: зло и агрессия, тролли — это наша повседневность.

Во-вторых, журналист обязан работать по профессиональным этическим стандартам, и здесь главный водораздел. Не меньше трех источников информации. Погружение в контекст. Понимание того, не используют ли тебя — в «Новой газете» после дела Голунова замечательная статья вышла, как используют журналистов втемную или не втемную.

В-третьих, у журналиста сегодня больше возможностей. Быстрые новости — это неинтересно. Их получил, проверил — способы есть. Если в новости говорится, что человек со сломанным в пяти местах позвоночником полгода прожил в тайге в обнимку с медведем — понятно, что это фейк. А если речь идет о результатах переговоров на высшем уровне, то это можно проверить в пяти независимых источниках. Сложнее сделать анализ какого-то явления. Сегодня разобраться в море информации человеку даже более-менее грамотному невозможно.

Потребность в адекватной информации о мире сейчас, пожалуй, относится к базовым потребностям человека. Другое дело, что не хватает журналистов, которые были бы готовы развивать медиаграмотность в своем городе или районе. Но у нас большая страна и много людей, которые хотят делать добро. И они запускают нишевые, социальные проекты, например, «Такие дела».

То есть сейчас очень много талантливых людей молодого и среднего поколения, которым важно не столько зарабатывать деньги, сколько себя реализовать. И сделать что-то важное. И в этом мне видится очень большой позитив.

– Если продолжать тему цифрового развития, то одно из ключевых понятий нынешнего времени — постправда. Время фейков. Но вместе с тем и возможности для проверки информации тоже неизмеримо выросли. В принципе, сейчас скрыть какую-то информацию очень сложно. Это показывают расследования Навального. Почему при всем этом фейки рулят?

– Фейки были всегда. Вот я росла в эпоху тотальных фейков в советское время. То, что у нас было на первых полосах немногочисленных газет и полностью по телевизору, это были на 80 % фейки. Но это никому не мешало составлять свое представление о жизни. Сейчас война фейков и борьба с фейками стали, как мне кажется, инструментом борьбы с журналистикой. Частью глобализации как драматического явления.

Это происходит в медиабизнесе и в журналистике тоже. Разнообразие — «Пусть цветут 100 цветов!» — исчезает из нашей жизни. Вместе с прицельной критикой — с ней начали бороться еще до Трампа в Америке. Но когда объявили, что есть фейки, Трамп как шоумен очень четко почувствовал, что может работать на аудиторию по технологии шоу. Это же прекрасный момент манипуляции — назвать все фейками, и… вот он большевизм в другой обложке. Это средство борьбы с независимой журналистикой.

Прием используется прежде всего в политической дискуссии. И в убеждении аудитории. Вот заметьте, когда у нас была перестройка, все верили журналистам. Беззаветно. Больше, чем Горбачеву. Журналистика сделала очень много для победы перестройки и либеральных ценностей.

В Америке происходит абсолютно то же самое. Я даже думаю, что советники Трампа посмотрели и творчески доработали идею. Кто его критикует, тот делает фейки. И наши тоже говорят: а это фейки. И говорили так про Голунова. А оказалось, что то, что про него показывают, это и есть фейк. Но тут быстро разобрались. Так совпало.

Люди должны начинать думать. Это все преодолимо, потому что это все уже было. Пропаганда была. Просто выросло поколение, которое ее плохо помнит. Холодная война — я помню из детства, как нам рассказывали, что в Штатах «негров линчуют на каждом углу». Мы не верили и думали, кстати, наоборот, что там вообще нет расизма. Но он был. Так же, как мои американские друзья, которые занимались Советским Союзом, приехали к нам, и я их спрашиваю — каково вам здесь? Они говорят — мы знали, что пропаганда соврет. Но для них было удивительно, что кругом серые краски и ничего нельзя купить…

С другой стороны, Дмитрий Муратов* (председатель редакционного совета и издатель «Новой газеты» — прим. ред.) заметил, что дело Ивана Голунова породило новую технологию борьбы с фейками и пропагандой. Потому что одно и то же расследование Голунова напечатало огромное количество изданий. Чего никогда не было раньше из-за конкуренции. А сейчас опубликовали все, и тираж был запредельный, больше, чем аудитория госканалов. Плюс сети — еще больше. Это значит, что альтернатива есть. И она не стоит денег. Это интересное явление. Поэтому я с оптимизмом смотрю на наши перспективы.

– Про не наши перспективы. За последние годы случилось несколько эпических провалов западной прессы. Свободной и независимой. Вспомнить Трампа. Брексит. Вроде бы журналисты рассказывали о рисках, которые несут с собой и Трамп, и Брексит, и искренне были настроены против того и другого. А в результате аудитория к советам прессы не прислушалась и проголосовала совсем по-другому. Что не так с аудиторией? И что не так с прессой?

– Про аудиторию всегда трудно что-то говорить. В Америке очень немногие качественные СМИ склонны обвинять в победе Трампа кого-то, кроме Путина и глупых людей. Но это все-таки был выбор американцев. И пресса американская, как один мой коллега сказал, сосредотачивалась на событиях по двум побережьям континента, а «внутренняя страна» никого не интересовала. Вот это высокомерие прессы, «властителей дум» — мы работаем для таких же высоколобых, профессоров, среднего класса, студентов, а низший класс фермеров и рабочих нам не интересен — оно и дало такой результат.

Плюс американская пресса, как пишут серьезные люди, отступила от собственных принципов — вот этой независимости, неангажированности, которая сделала ее великой в 70-80-е годы. Когда она сменяла президентов и пользовалась тотальным доверием всех. У владельцев крупнейших СМИ — и это тоже следствие глобализации — возникли общие интересы с финансовыми структурами. И владельцев теперь не 80-100, а 6-7. То же самое произошло и в Европе. И во время выборов-2016 пресса не выполнила свою работу так, как нужно — не смогла, как раньше бывало, что-то подсказать той же демократической партии (по поводу Сандерса, например) или обратить внимание на реальные проблемы внутри страны. Получилось так, как получилось.

Но я уверена, что американская журналистика выйдет из этого кризиса. Как и американское общество. Они переизберут Трампа — даже если он пройдет еще раз, третий раз он не пройдет никогда. Потому что это невозможно.

Так же, как невозможен возврат в реалии Советского Союза — когда можно было пострадать за чтение книг Цветаевой, Солженицына, Синявского, просто за чтение, даже не за распространение! Так что говорить о возврате в СССР — это больше, чем преувеличение. Возврата быть не может. Но надо делать нашу жизнь разумнее. И мы можем это сделать. Надо отойти от лени, страха — не того страха, что тебя завтра в ГУЛАГ отправят, это другое.

Но вот молодые — поколение, которое выросло, лучшие из них — они другие. Они хотят заниматься этой сферой не для денег. Они уже не понимают, как можно жить в закрытом обществе. Для них это невозможно. Они знают, что что-то минимальное будут иметь — с голода не умрут, им будет что носить, у них будет какой-то гаджет. А вот дальше — виллы строить себе хотят не все. Кто хочет, идет туда, где много платят. А кто хочет себя реализовать — творчески или в общественном служении, они себя совсем по-другому позиционируют.