Как СМИ работать в условиях роста ограничений. Интервью “7х7″* с медиаюристом

Медиаюриста Елену Пальцеву в Карелии знает каждый журналист: если редакцию обвинили в нарушении закона, звонят прежде всего ей. Елена Пальцева рассказала «7×7»*, почему ужесточение законов страшнее цензуры, как не попасть под статью за комментарий и кто может стать медиаюристом.

«Я всегда на стороне СМИ»

— Российские законодатели вводят все новые ограничения для журналистов. Значит ли это, что работы у медиаюристов становится больше и спрос на них растет?

— Медиаюристом в нашем обществе должен быть юрист с правозащитным мышлением. Тех, кто этим занимается профессионально, немного, и все мы «под крылом» воронежского Центра защиты прав СМИ*: именно он задает правозащитную ноту в этом деле. Тема медиа- или информационного права достаточно специфическая. На нее надо смотреть не узко — как на некий состав гражданско-правовых отношений, — а более широко. Разрабатывая правовую позицию в отношении СМИ, мы используем не только практику российских судов, но и Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) — все правовые прецеденты по статьям 8 и 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Смотрим на частный конфликт с позиции фундаментального права человека — права на свободу слова и мысли. Мне кажется, такое правозащитное понимание есть не у многих юристов. Также становится больше юристов, которые работают на противоположной стороне и используют медиаправо как заработок. От ужесточения законодательства качество работы медиаюристов, конечно, растет. Мы становимся сильнее от того, что приходится постоянно отбиваться.

— Есть ли уже последователи среди студентов? Как вообще юрист приходит в сферу информационного права?

— Последователей нет. Чтобы этим заниматься, нужно дорасти, набраться жизненного опыта и сформировать мировоззрение, а в 20 лет все слишком подвижно. Тот, кто попал в сферу информационного права случайно, может оказаться в конфликте интересов, если сегодня он защищает журналиста, а завтра чиновника. У меня такого нет: я четко понимаю, что всегда стою на стороне СМИ и не буду работать на противоположной. Я пришла в медиасферу к 30 годам. В 2008 году возник спор в арбитражном суде между районной газетой «Новая Ладога» и управляющей компанией, которая требовала опровержения якобы недостоверной информации о ее деятельности. Я тогда была членом одной общественной организации, и Союз журналистов Карелии обратился к нам за помощью. Так я погрузилась в тему диффамационного спора. Это было первое дело, которое я вела, и мы его выиграли. Это совпало с периодом, когда я выходила из отпуска по уходу за ребенком и думала, чем заниматься дальше. Решила поступить в аспирантуру. Поскольку дело с «Новой Ладогой» меня очень увлекло, я выбрала тему диссертации, связанную с изучением свободы слова в России. Постепенно начали поступать административные и гражданские дела от редакций. На протяжении трех лет учебы в аспирантуре у меня было удачное сочетание теории и практики. В 2012 году я успешно защитилась в ФИНЭКе. С тех пор плотно в этой теме и ни капли не жалею.

«Нам навязывают внутренний страх»

— Как за последние 10 лет изменилось количество ограничений, запретов в информационной сфере?

— Конечно, оно растет. В сфере гражданского права все более или менее стабильно, исключая статью о праве на изображение и закон о персональных данных, которые существенно мешают жить редакциям. Многие изменения касаются появления новых составов в КоАП, по которым можно привлечь редакцию к ответственности. В числе новшеств — законы об оскорблении власти и о «фейковых» новостях. При этом существует большая проблема — нарушается принцип правовой определенности. Когда ты читаешь норму, тебе, как законопослушному журналисту, должно быть понятно, какие границы устанавливает законодательство и за что наступает ответственность. Но сегодня эти границы настолько размыты, что не знаешь, как твои действия будут квалифицированы органами власти.

— То есть то, насколько оскорбительной оказалась информация для представителя власти, он решает сам?

— Да, поскольку в статье закона используется такое понятие, как «неприличная форма». А это очень размытая формулировка. Неприличная форма — это далеко не всегда бранная лексика. Здесь может подразумеваться неудачное сравнение, карикатура, в которой используются узнаваемые образы. Для карикатуры как жанра сейчас вообще непростое время. Под угрозой мемы в интернете. А чиновники у нас достаточно обидчивые.

— Можно ли расценивать ужесточение законодательства как отдельный вид цензуры и навязывание самоцензуры?

— На мой взгляд, нам навязывают внутренний страх. И это даже страшнее, чем внешняя цензура. Это то, что разъедает профессию изнутри. Зарождается страх и повышенная критическая оценка своих действий. Это порождает нежелание браться за темы, которые скорее всего заблокирует учредитель, и в итоге многие актуальные вопросы просто уходят с повестки дня. Начинается уход от тем, которые могут спровоцировать общественный резонанс и реакцию «героя» истории. По сути, занижается социальная роль журналистики в обществе. Власть к этому и идет — через систему внутреннего страха, самоцензуры отбить желание писать на актуальные темы. История с Иваном Голуновым взбодрила журналистское сообщество. Она показала, что мы еще можем объединиться и выступить единым фронтом в отстаивании интересов коллеги.

Зашкаливание вседозволенности со стороны власти

— В российском законодательстве много статей, по которым можно привлечь журналиста к ответственности, и мало тех, что его защищают. В их числе — статья 144 УК РФ («Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов»). Работает ли она?

— Мы пытались инициировать дела по этой статье. Одно из них было связано со столкновением журналиста карельского онлайн-журнала «Черника» Алексея Владимирова и сотрудника Росгвардии на митинге в марте 2017 года. Владимирова ударили, разбили ему очки. Но следственные органы не усмотрели состав [преступления], и было отказано в возбуждении уголовного дела. Я не помню, чтобы положительные примеры по этой статье приводили и коллеги на семинарах. Одно из моих последних дел было связано с восстановлением в должности главного редактора газеты «Новая Кондопога» Юлии Шевчук, уволенной главой районной администрации Виталием Садовниковым. К материалам дела была приобщена аудиозапись, на которой Садовников настаивает в императивной форме на том, чтобы редакция не писала об одном из местных предприятий. Когда началась первая фаза конфликта, Юлия Шевчук просила прокуратуру проверить действия чиновника на предмет соблюдения закона о СМИ и статьи Конституции РФ, которая запрещает цензуру. По идее, это должно было закончится неким предписанием о том, что цензура и вмешательство в редакционную деятельность недопустимы. Но, имея эту запись, прокурор не усмотрел в действиях должностного лица цензуры.

Фрагмент расшифровки аудиозаписи, приобщенной к материалам дела:

В. Садовников: Я просто вас прошу не нарушать красные линии. Давайте мы к сентябрю месяцу подготовимся в нормальном отношении, нам не нужны здесь проблемы.

Ю. Шевчук: Так, еще раз. Красные линии. От праймериза к красным линиям. Я не поняла. Еще раз четко скажите.

В. Садовников: Я понял, что нет смысла разговаривать, потому что вы либо прикидываетесь, либо вообще не понимаете, о чем я говорю.

Ю. Шевчук: Наверное, не понимаю, Виталий Михайлович. Я в политике очень слабо понимаю. Объясните.

В. Садовников: Я вам объясняю, но вы меня не слышите, вы меня не понимаете.

Ю. Шевчук: То есть вы не хотите, чтобы мы вообще писали об ООО «Кареллестранс»? Так? Из этого я делаю вывод. Или…

В. Садовников: Да! Я не хочу, чтобы вы писали о «Кареллестрансе» вообще! Вот просто не хочу. Вот просто буду на пальцах вам объяснять, раз вы не понимаете, что я хочу до вас донести, раз вы так понимаете…

Ю. Шевчук: Вот, это конкретно.

В. Садовников: Мы не хотим, чтобы вы писали об ООО «Кареллестранс». Если для вас так понятней.

— Несмотря на это, дело удалось выиграть. Что послужило решающим аргументом?

— То, что на Юлию Шевчук распространяется выборное законодательство, которое запрещает увольнять работников в течение года после выборов, в которых СМИ принимало участие в качестве канала информационного сопровождения. Приятно было то, что позиция прокуратуры в этом деле полностью совпала с нашей.

Вообще, зашкаливание вседозволенности со стороны представителей власти мешает им определить свой статус при взаимодействии с редакцией. В этом случае активное вмешательство себе позволила администрация района, которая не является даже учредителем СМИ. И за этим спокойно наблюдали учредители газеты — районный совет депутатов и ИА «Республика».

На уровне районов муниципальным СМИ живется несладко. Они все время находятся между молотом и наковальней. И внутренние конфликты, когда учредитель формирует внутреннюю повестку, стали почти нормой. Но даже в этом узком коридоре можно сохранять лицо. И особенность коллектива редакции «Новой Кондопоги» — это умение в жестких условиях сохранять относительную самостоятельность и работать на читателя, не становясь обслугой органов власти.

— По каким статьям журналистам и редакциям чаще всего предъявляют претензии?

— Много формальных дел, которые, на мой взгляд, не наносят урона общественным интересам, но есть в КоАП: штрафуют за несоблюдение закона о персональных данных, неправильную маркировку, нецензурные слова. Особенно это касается видеоматериалов. Например, в фильме «Колыма» Юрия Дудя есть сцена, когда журналист едет в кабине с водителем, у которого через слово мат. И одно наше издание вставило это видео на свой сайт. Но мы успели убрать. Были случаи, когда редакции попадались при распространении клипов группы «Ленинград», в которых последнее слово — нецензурное. Роскомнадзор ведь не вручную все это отслеживает, а в автоматическом режиме.

Настоящий бич — вопрос авторских прав. Этих дел сейчас очень много. Участники могут быть разными, но в основном это фотографы, причем большинство — любители, и не всегда их фотографии сделаны на качественные камеры. Авторское право регулируется частью IV Гражданского кодекса РФ. Она разрабатывалась в 2006–2007 годах и сейчас, на мой взгляд, нуждается в доработке с учетом развития интернета. Когда мы выкладываем свой продукт в сеть, мы должны понимать, что делаем его доступным для миллионной аудитории. Информация отчасти потеряла свою ценность, оборот ее стал доступнее. А стандарт регулирования остался тем же, что был предусмотрен для печатных изданий. Пока в Карелии все достаточно спокойно с применением закона о противодействии экстремизму. Недавно были попытки привлечь редакцию за распространение информации о «нетрадиционных семейных ценностях», но все закончилось благополучно.

— Кто чаще судится со СМИ — бизнесмены или чиновники? Какие дела сложнее?

— Сейчас происходит такое сращение чиновников или представителей силовых структур и бизнеса, что выявить в пропорциях сложно. Дело Ивана Голунова — тому очень наглядный пример. В Карелии претензии чаще от бизнеса. Это строительные компании или просто ИП. Нельзя сказать, что эти дела сложнее: с юридической точки зрения алгоритм работы по статьям о защите доброго имени стандартный. Кроме того, в отличие от представителей власти, цель у бизнесменов в суде — не столько оказать давление на СМИ, а сколько защитить свои финансовые интересы. С другой стороны, вспомним дело по иску представителя ООО «Девелопмент групп» Виталия Шанина к Алексею Владимирову из-за расследования о добыче песка на территории сибиреязвенного скотомогильника. Был заявлен иск на 5 миллионов рублей. Истец до последнего не отказывался от своих требований, несмотря на то, что всю фактуру мы подтвердили судебными решениями. Наверное, это говорит о том, что хотелось прикрыть рот, чтобы человек больше не писал, не мешал развиваться бизнесу. Ведь по итогам шумихи к делу подключились надзорные органы и деятельность предпринимателя была приостановлена.

В интернете не спрятаться

— Ограничения в информационной сфере распространяются не только на журналистов?

— Законодательство о распространении информации касается всех, включая обывателя, блогера и журналиста. Интернет — это не то пространство, где можно спрятаться за ником и анонимной страничкой. Сегодня система отслеживания автора текста четко налажена и специальные структуры быстро могут отследить ник, IP-адрес и установить конкретное физическое лицо. В интернете не спрятаться. В органах исполнительной власти идет ежедневный мониторинг всех наших сетевых изданий и социальных сетей.

— Как может нарушить закон простой пользователь соцсети?

— Конечно, обывателя не будут привлекать за неправильную маркировку или маты. Но в зоне риска — распространение экстремистских материалов, оправдание фашизма или терроризма. Причем речь идет не только об известных террористических группах. Например, одобрение действий Брейвика — это чистый экстремизм. На слуху дело псковской журналистки Светланы Прокопьевой, которая, участвуя в радиопрограмме, обсуждала причины теракта в здании архангельского УФСБ. В ее словах усмотрели оправдание терроризма.

Иногда люди пишут посты в соцсетях, став свидетелями конфликта между славянами и кавказцами. И начинают его описывать, указывая национальности. Это разжигание межнациональной розни в чистом виде. Нужно быть осторожными с публикациями в соцсетях фото, на которых изображены надписи, — на стенах например. Если в этой надписи будет оскорбление власти, призыв к чему-то («Убей…!»), мы также попадаем под экстремистские статьи, выступая в качестве распространителей информации. При этом даже критический контекст поста может не спасти.

— Как насчет критики власти в комментариях к постам?

— Сегодня закон не лишает нас права на основе фактических данных давать оценку действиям власти, не переходя при этом на оскорбления и уничижительный тон. Но поскольку в основе таких дел часто лежат экспертизы, которые делаются лингвистами МВД, бывает сложно сопротивляться. Я знаю дела, когда суды оказывали в проведении гражданской лингвистической экспертизы.

— Многие пользователи думают, что закрытые группы или чаты их обезопасят…

— Это тоже миф, ложное успокоительное. Нужно понимать, что для правоохранительных органов закрытых чатов нет. То же самое касается переписки. «ВКонтакте» сотрудничает со следствием. И порядка 90% дел по экстремистским статьям возбуждаются из-за постов, комментариев именно во «ВКонтакте».

— Нередко слышу, что человек готов отказаться от конфиденциальности переписки или даже не против прослушки во имя безопасности, которой оправдываются такие действия. Чем чревата эта позиция?

— Если мы хотим окунуться в атмосферу книги «1984» Джорджа Оруэлла, наверное, к этому все идет. На мой взгляд, это рабская философия и мировоззрение. Всегда должен быть баланс государственных и личных интересов. Жертвование частной жизнью ведет ко вседозволенности и безнаказанности со стороны органов власти. Мне нравится фраза: «Если вы не умеете говорить „нет“, то ваше „да“ ничего не стоит». Здесь то же самое. Если человек допускает вторжение в свою частную жизнь, можно ли о нем говорить как о развитой личности, индивиде? По-моему, эти люди жертвуют свою свободу не в интересах безопасности государства или национальных интересов, а в защиту узкой группы лиц, которая находится при власти.

Как писать и не нарушить закон: советы журналистам, блогерам и пользователям соцсетей

1. Не использовать чужие фотографии, по возможности формировать свой фотобанк или легально покупать снимки.
2. Помнить о запрете на распространение персональных данных — ФИО, должности обывателей при отсутствии общественного интереса.
3. Не публиковать фото детей крупным планом: существует статья о защите права на изображение, и родители могут инициировать гражданское дело.
4. Описывая конфликт, обходиться без указания национальности, при этом можно назвать пол и возраст.
5. При описании частной истории деперсонифицировать героев.
6. Не присваивать человеку статус вора, мошенника, бандита, педофила и так далее, пока приговор в отношении него не вступит в законную силу. Указывать верный процессуальный статус: «подозреваемый», «обвиняемый» и так далее.
7. Сложные проблемные тексты давать на вычитку юристу.

Источник: Мария Дмитриева, «7×7»*

*- выполняет функции иноагента